После каникул взбешенный учитель французского отчитывает школьников. Где-то между прочтением экзистенциального откровения, написанного мелом на доске, и перекуром прямо в классе, педагог заключает: «Ничего у вас не получится. А знаете почему? Потому что есть реальность». А вот и неправда, господин учитель.
Как показала теория, реальность — довольно зыбкая субстанция. Она может быть базисом для смешения форм и материй, который немного изламывается, как для сюрреалистов. Она может быть несовершенной формой, скрывающей истинное под грудой ненужных и неумелых слов, как для символистов. Может, она и вовсе ничего не скрывает, что отменяет все правила игры, как для мысли постмодерна. Может, реальности вообще не существует в языке искусства, как для русских модернистов, ведь «никто не принимает картину за вид в открытое окно» — замечает Валерий Брюсов. Но какова реальность здесь, в провинции Манитоба?
Виннипег, главный источник вдохновения и предмет любования для Мэттью Ранкина, сам по себе немного сюрреалистичный. И дело не только в сновидческом ритме одинаковых зданий и полос света после захода солнца. Кажется, тут логика и сами смыслы преломляются, остаются где-то там, в Торонто, так и не добравшись до провинции. Вместо аполлинеровских фениксов, колибри, голубей и коршунов, по снегу здесь бегают индейки. Одна из них, по слухам самая красивая и самая дорогая для местного магната, стащила очки у мальчика. Теперь сестры пытаются вытащить деньги, замерзшие во льду, чтобы ему помочь.
Кроме того, тут есть траурная девушка с коллекцией слез, магазин с одноразовыми платками, кладбище на развилке трасс и много чего еще. За один день в Виннипеге происходит столько событий, встреч, расставаний, горестей и радостей. Сюжет выделывает такие пике, чтобы вечером все комические истории собрались в цельное драматическое полотно.
Дорогая сердцу режиссера провинция часто состоит из мифов. Неважно, пугающие ли это сказки, как в первом сезоне «Настоящего детектива», или рыба в кофейном заварнике у Пита из «Твин Пикса». Вдалеке от рокота больших городов всегда находится место небольшому абсурду и маленькой иронии, без злобы, но с большим умилением. Все пьют чай и радуются, а Мэттью (Мэттью Ранкин) возвращается домой, уволившись со службы.
Поначалу он попадается в капкан странностей и теряется в бушующем потоке, пока город не принимает его обратно. Это происходит, когда среди ритма одинаковых домов с разным орнаментом кирпичной кладки Мэттью находит место, где вырос. Он видит и чувствует сквозь стены. Видит и чувствует, что здесь теперь живут другие люди.
В поисках теперь уже утраченного дома, герой договаривается встретиться с Масудом (Пируз Немати) — добродушным доппельгангером Мэттью. Хотя, где чей двойник, судить сложно, ведь усатые мужчины в очках с тонкой оправой и мелкими кудрями волос запросто меняются местами. Герои похожи не только именами, но и ретро-эстетикой, из которой оба выточены. Интерьер ностальгии по 80-м, напоминающий антикварную лавку, в которой шатаются юные любители пост-панка, дополняет их обоих.
«Универсальный язык» по декоративности и сказочности сравнивают с работами Уэса Андерсона, а по степени абсурдности с фильмами Йоргоса Лантимоса. Мэттью Ранкин любит не только симметрию и статичный кадр, но и монтажные решения, которые выбиваются из общего потока медитативных склеек-наплывов. Например, в одном диалоге восьмерка заменена отзеркаливанием кадра, так что мужчины скачут из угла в угол, пока их разговор не перестанет накаляться. Или чередование поясного и крупного планов, из-за которого усатый буржуйский дядя так и норовит выпрыгнуть на зрителя.
«Прекрасный город Виннипег» выплывает из-под снега. Теперь вместо серо-зеленоватой пленки цветокоррекции поверх угловатых кабинетов, персиковые блики и солнечные геометрические формы на стенах. Узор с блюдца перетекает на турецкий ковер, оказывается на стенках старого самовара и оттуда по трещинам в бетоне перемещается в маленькую лавку с надписями: «Не кричать рядом с цветами». В «Универсальном языке» восточная эстетика отражается не только в экзотических рисунках кафельных плиток, но и в языке: после долго отсутствия герой обнаруживает, что теперь все говорят на фарси.
Даже пока мозаика сюжетов все еще раздроблена молотом странной провинциальной тихой реальности, Мэттью город не кажется странным. Для него Виннипег нисколько не изменился за время его отсутствия, потому что самое пугающее — не узнать место, где вырос. Печаль медленно подбирается по темным зимним переулкам, когда кажется, что еще чуть-чуть и герой никогда не сможет вписаться в орнамент любимого им города.
Прошлое норовит выскочить из сердца и улизнуть, так что за ним нужно носиться по всем когда-то так хорошо знакомым местам: от супермаркета, где нельзя болтаться без дела, до передвижной чайной лавки и обратно. Не только ностальгия универсальна, но и чуткость, с которой герои прислушиваются друг к другу. Зачарованный Виннипег утверждает, что «Универсальный язык» — это язык воспоминаний, человечности и чувств. Здесь люди дарят орехи в сахаре, одалживают чайник с кипятком, обнимаются чуть дольше, чем за пределами провинции и собирают хаос в милую сказку на ночь.
Понравился материал? Поделись с друзьями:
Похожие статьи:
