Если взглянуть на актерский ансамбль фильма Мохаммада Расулофа «Семя священного инжира», то можно увидеть, что большая часть участвовавших в съемках артистов не имеет за спиной послужного списка. В голову сразу приходят метод братьев Дарденн и их самая успешная картина «Розетта», в которой главные действующие лица исполнены не профессионалами, а зелеными любителями. Жан-Пьер и Люк не уникальны в своем роде.
Шероховатости, девственности и естественности игры требовали и Кончаловский, и Аньес Варда. В этом заключается подчеркнутое стремление к вольному стилю, желание возвысить случай над контролем. Так или иначе, это сознательный выбор и даже, в некотором роде, авторская догма. Совсем иначе кастинги проходят на Ближнем Востоке.
Случайные актеры
Труженики иранского кинематографического тыла сравнимы с героями картин живописных, над которыми трудилась кисть, а не киноаппарат. Сима Мобарак-Шани, Амир Фаррух Хашемян, Бахаре Седдики, Хоссейн Сабзиан, Ашкан Кошанеджад – они пойманы в миге, сотворены автором навсегда.
Никто из них не становился героем фильма дважды, а это значит, что никто из них не является актером. У них гораздо больше общего с Вероникой Гамбарой с полотна Антонио Корреджо или с грешниками на страшном суде Микеланджело, чем с лицедеями Голливуда. И хотелось бы сказать, что Сабзиан или Седдики – всего лишь частные случаи, но, к сожалению, такова киноиндустрия Ирана, главная особенность которой – ее отсутствие. Нелегально вывозятся фильмы, нелегалами бегут режиссеры. Мохаммад Расулоф не является исключением.
Восточные порядки, западные ценности
Сюжет его фильма настолько же трагичен, насколько и типичен. Волкодав режима Аятолла адвокат Иман получает долгожданное повышение по службе. Ему приходится взвалить на себя часть преступлений хозяев (смертные приговоры, допросы по доносам), но все это меркнет перед обещаниями финансового благополучия и удовлетворением запросов жены. К слову, желания у госпожи Наджме очень даже европейские: квартира побольше и посудомоечная машина.
«Семя священного инжира» – это не история о бедности. Расулоф позволяет заглянуть к среднезажиточному классу, что не часто встретишь в иранском кино. Однако даже солидные граждане не огорожены от проблем. Вступив в новую должность, Иман при содействии жены устанавливает суровые порядки: никаких сомнительных знакомств, никаких гостей и соблюдение правил драконовской сетевой гигиены.
Домашняя «идиллия» рушится на фоне полномасштабных протестов в связи с гибелью Махса Амини. Дочери Имана почему-то сочувствуют протестующим, а не властям священной исламской республики, так еще и табельное оружие отца семейства загадочным образом исчезает.
Уже по этому краткому описанию становится ясно, что «Семя священного инжира» не может состояться в качестве детективной истории. В противном случае теряется прямолинейность, которую от картины требует создатель. Да, пистолет пропадает по вине дочерей, и да, отец сходит с ума.
Все подчинено идее
Фильм, конечно, пытается заигрывать с жанром (он куда дружелюбнее, чем того предполагает Каннский фестиваль). Финал ленты даже не скупится на эмоциональную саспенсовую погоню в лабиринте. Возможно специально, а скорее намеренно Расулоф нащупал кубриковскую перспективу: обезумевший мужчина сначала сажает семью под замок, а потом пытается догнать беглянок, чтобы сжить их со света божьего. Только вместо топора – компактный пистолет, а вместо льда – песчаник древних сооружений.
Но сюжет, в данном случае, – побочный продукт высказывания. Последнему подчинено и заглавие. Священный инжир (или смоковница) имеет двойное значение. Это и множественный объект культа разномастных религий (от индуизма и до джайнизма), и Ficus religiosa, проникающий в ствол опорного дерева и раскалывающий носителя изнутри, что является прозрачной метафорой на теократический режим современного Ирана, использующий религию, как оправдательное средство.
Однозначная трактовка остервенелой чертой обведена Расулофом, поскольку он не побоялся включить в фильм документальные кадры уличных демонстраций. И это самая ценная часть его работы.
Годар и иранское кино
Как было оговорено выше, «Семя священного инжира» выделяется на фоне обездоленности остального кинематографа Ирана не только экономической стратой семьи Имама, но и кластером визуальных решений. Иранская съемочная команда – это герилья. У нее нет времени на предподготовку, она вдохновлена случайностями, ее «бега» происходят в рваном темпе.
Ручная компактная камера, дешевый микрофон, пространственная неопределенность, немотивированные склейки – компоненты, которые не относятся к работе Расулофа. Он предпочитает тщательно спланированные бытовые зарисовки, остужающий бледноватый цветокор, плавное движение камеры.
Он будто бы игнорирует способы ведения культурной войны, разработанные во времена модернисткого подъема (студенческих революций, тенденциозных французских и итальянских волн, знаменитого 16-миллиметрового годаровского Cameflex), но, во-первых, того требует контекст, а, во-вторых, он не забывает об эмблематике, вставляя реальные кадры с протестующими. И именно (как это ни парадоксально) традиция кричит об их важности.
Потому что иначе мы бы смотрели не иранское кино, а ориенталистское, западно-европейское. Кроме того, используя чужие фотографии и инстаграм-трансляции, Расулоф выводит отечественный кинематограф на новый уровень в двух направлениях.
Первое – иранское кино становится еще непредсказуемее. Студийная съемка теперь может оборваться пиксельным месивом невыдуманного побоища, разменяв горизонтальную ориентацию на телефонную вертикальную. Второе – искусство становится поистине народным. Это не просто Расулоф&Co, а гибрид авторского и коллективного творчества. Режиссер не только уловил общее настроение, но и попытался интегрировать его в киноязык.
Еще одним классическим элементом иранского культурного кода была и будет импортированная музыка, жанровые системы и инородная культура в целом. Так, в картине «Никто не знает о персидских котах» молодые и увлеченные люди подпольно играют рок, мечтая прославиться в западном мире, в «Офсайде» девушки борются за возможность посмотреть чемпионат мира по футболу (действовал запрет для женщин на посещение мероприятия), а в «Семени священного инжира» дочери Имана скроллят ленту инстаграма.
И все-таки даже здесь Расулоф находит компромисс. Постановщик прекрасно осознает силу традиции, поэтому одна из дочерей бунтует не под Beetles, а под персидскую музыку, вставляя в проигрыватель кассету с песней Gisoo певицы Марзие (символично, что артистка умерла в Париже, будучи изгнанной в период правления Хомейни).
Согласие во всем, кроме…
«Семя священного инжира» – это пространство компромисса во всем. Расулоф снимает политическое высказывание как напряженный триллер, демонстрирует авторское нутро в коллективном творчестве, видит одинаковую пользу в прогрессивной интернет-культуре и в иранской певице 20 века. Однако он никогда не позволит себе согласиться с теми, кто пытает политзаключенных, с теми, кто трусливо подписывает огульный смертный приговор и с теми, чья рука держит дубину над затылком одноземельца.
И, возможно, кому-то придется не по душе такой акт упрощения отношений гражданина и государства, но прямое действие само знает, когда нужно компенсировать неудачи витиеватости и серой морали. К тому же в однозначном кино нет ничего плохого, особенно когда оно удается. И Мохаммаду Расулофу удалось.
Трейлер:
Понравился материал? Поделись с друзьями:
Похожие статьи:
Спасибо за разбор! Посмотрю!
Вам спасибо за уделенное время! Фильм и правда того стоит.