Существует расхожее мнение о том, что у современного Китая нет культуры, только всепоглощающий быт. Вернее сказать, культура есть, но она бьется в силках прошлого: тетраптих классических романов, опера Пинцзюй, твердый фарфор династии Мин. Кино не противоречит общей убежденности.
Мы привыкли слышать о достижениях кинематографа на территориях Гонконга и Тайваня, но мы даже не задумываемся о роли Китая в успехе островной местности. Это весьма справедливо, учитывая несколько важнейших аспектов формирования ее уникальной индустрии, а также «мерцающий» политический статус.

Острова везения и пугающая современность
Гонконгская кинопродукция обязана своему культурному коду британским колонизаторам, запустившим тенденцию на либерализацию массовой культуры и привнесшим европейскую жанровую систему. Тайванский рынок же дышал озоновой свежестью авторского кинематографа, в частности, пьемонтской жарой и римским зноем итальянского неореализма.
Для материкового Китая все должно было измениться с появлением пятого поколения режиссеров. Пепелище культурной революции Мао уже остыло, экономика стабилизировалась, цензура зевала и потягивалась в вековом оцепенении, однако держала один глаз настороже. Внимания с ее стороны и опасалась новая творческая интеллигенция.
Чжан Имоу, Чэнь Кайгэ и Чжан Цзюньчжао учились у профессоров ВГИКа, презентовались на крупных европейских фестивалях, но, к сожалению, тонули в пассеистических попытках перекроить былое из-за привычного для китайца страха перед настоящим. Костюмированные военные драмы («Герой», «Проклятие золотого цветка»), дворцовые интриги («Император и убийца»), оперный театр («Прощай, моя наложница») – фильмы со схожими симптомами появлялись и в других странах, но раньше на несколько десятилетий и по второму кругу. Так, Лукино Висконти снял «Чувство» только после того, как отдал долг актуальной эпохе в «Одержимости», аналогичная история произошла с Куросавой и «Семью самураями».

Между центром и севером
Совсем иначе новым общественным порядком воспользовалось шестое поколение, в частности, два режиссера из северной провинции Шаньси – Ван Бин и наш герой Цзя Чжанкэ. Их не интересует европейская традиция в отличие от «центральных» коллег (Лоу Е, Ван Сяошуай), они не облекают высказывание в жанр, они пренебрегают разговорами о далеком прошлом.
Все фильмы Цзя Чжанкэ о 90-х и 00-х, редко о 70-х, в которых протекало его раннее детство. Набор локаций так же ограничен. Малую долю внимания вырывает себе Пекин, чаще уезд города Фэньцзе, упомянутая выше провинция Шаньси, небольшой по меркам Китая городской округ ЦзиньЧжун и его древняя часть Пинъяо.
Однако топос административного центра Китая очень важен, потому как герои его фильмов постоянно мигрируют в поисках лучшей жизни. И это не авторская прихоть: драматическая ситуация возникает как следствие китайской экономической политики. В реструктуризацию плановой системы входило создание особых экономически открытых зон, в которые направлялись государственные и иностранные субсидии, в результате чего уровень жизни Поднебесной колебался от провинции к провинции, напоминая известняковые террасы Памукале.

Встреча ради расставания
Пространственные перемещения не проходят одномоментно, поэтому в работах Чжанкэ время не конституируется в линейный нарратив, но обращается в «образ-время» – чисто кинематографическую субстанцию. Прыжок сквозь года может занять несколько пролетов камеры, а иногда и вовсе одну песню (как в «Платформе») или визуальную метафору. И первое, и второе напрямую относится к «Поколению романтиков».
Чтобы понять, что из себя представляет новый фильм китайского мастера, не нужно следить за сюжетом. Он типичный для Чжанкэ – судьбы людей претерпевают драматические изменения в результате модернизации всего общества. Влюбленная пара в исполнении Чжао Тао (жены Чжанкэ) и Ли Чжубиня расстается в 00-х, чтобы случайно встретиться в 20-х – разгар пандемии (Чжанкэ всегда плотно спаян с актуальными событиями родной страны).

Дрожащая нить звука
И вроде бы все находится на своих местах. Чжао Тао снова танцует (режиссер открыл ее именно как балерину), но на этот раз под попсу начала тысячелетия – она, как и фильм, готова пойти на уступки времени и сменить балетную пачку на кроп-топ. Радиостанция и мегафоны вновь трубят о повышении уровня воды в Шаньси, и в целом звук снова становится важен. Опасения критиков не подтвердились, ведь Цзя не забыл об аудиальном оформлении коммунистического Китая и его отголосках: посланиях партии, рингтонах, грошовых операх, караоке. Ручная камера на месте, а с ней и возможность находить случайные звуки.
Все настолько привычно, что в кадре, как и в предыдущих работах, сносят стены и возятся в цементной пыли автохтонные рабочие. Все настолько привычно, ведь «Поколение романтиков» – это перемонтированные «Неизведанные радости» и «Натюрморт», а также отснятый, но не использованный материал за 22 года режиссерской карьеры.
С одной стороны, решение явно продиктовано ковидными ограничениями, поэтому новым зрителям фильм может показаться необязательным и даже халтурным, что совершенно не соответствует действительности. Те, кому посчастливилось ознакомиться с ранним Чжанкэ, скорее удивятся художественному методу, использованному в «Поколении романтиков».

Каждый раз по-новому
Цзя Чжанкэ – это, прежде всего, практикующий социолог. Каждый «выход в поле» при таком подходе не может сопровождаться торжеством открытия, поскольку режиссер не фальсификатор и не фантаст. Кроме социологии его конечно же интересует кино. С неусыпным рвением он ищет способ, идею, рифму, слово в каждой новой работе, и всегда их находит.
Даже в не самых удачных картинах мы отмечаем это стремление. Так, Чжанкэ в картине «Пепел – самый чистый белый» разыгрывает криминальную драму, подмигивая жанру уся, и все для того, чтобы обозначить объем теоретической части своего «исследования», обогащая человеческие столпотворения яркими портретными зарисовками.
«Поколение романтиков» так и вовсе подарок для прицельного изучения творческого процесса. За 22 года (с 2001 по 2023) Цзя поработал с двумя операторами (вездесущим Эриком Готье и импрессионистом Юй Лик-Вайем), сменил несколько форматов изображения, перекроил звуковую ткань фильмов и все для того, чтобы утвердить себя в мире перестроичного китайского хаоса (и породниться с Линклейтером).

Эпоха = творение = автор
Во время любительской съемки на смартфон вспотевший палец часто соскальзывает с ребра устройства и перекрывает своей розовизной объектив. Использование кадров ранних работ наряду с хроникой современного Китая – это напоминание о том, что у эпохи был свой летописец, которого история также не оставила без внимания. Отснятый материал есть неопровержимое доказательство того, что даже за «автоматическим письмом» документалистики скрывается личность, у которой есть право интерпретировать и рассказывать. Не это ли искали критики? Не это ли является настоящим вызовом монументальной государственной системе и крадущемуся тигру призрачного Мао?
«Поколение романтиков» – это признание в любви, но не эпохе, а своему месту в ней. Даже в названии кроется оценочное суждение, в отличие от «Натюрморта» или «Платформы, ведь романтик – это качественное содержание человека.
Тем красноречивее выглядит холод 20-х, отчужденность длительного путешествия сквозь время. Забавно и грустно, что Чжанкэ полностью отказался от сюрреализма и футуризма – причудливые роботы 00-х появляются лишь на экране телевизора, в то время как «Натюрморте» пришельцы действительно гнездились в Китае под видом административного здания. Теперь же будущее пришло на смену фантазиям в виде гладкого робота в торговом центре.
И в то же время «Поколение романтиков» не критикует современность. Цзя Чжанкэ никогда и никого не критиковал. Фильм лишь позволяет себе ностальгировать, а во время ностальгии иной раз и не замечаешь, как случайно из груди вырывается негодование.
Чжанкэ пережил и осмыслил 70-е, когда его семью сослали на периферию, окунулся с головой в бурные 90-е и 00-е, и, может быть, его режиссерской удали хватит и на 20-е. А если нет, то он и его компания Xstream Pictures уже занимаются взращиванием потенциально нового, седьмого поколения китайского кино.
Трейлер: