Джованни (Марчелло Мастроянни) — состоявшийся, но разочарованный в жизни писатель. Он остро ощущает несовпадение себя и литературы. Это чувство дребезжит в нем и вырождается в холодный сарказм, маскирующий переживания, должно быть, еще сохранившиеся в нем. Его жена Лидия (Жанна Моро) прячется от одиночества и боли прошлых ошибок, отголоски которой еще живы. Эта чудная пара, предчувствуя и переживая утрату друга семьи, отправляется на богемную вечеринку в попытках заглушить ропот сознания, раствориться в легком джазовом ритме голосов незнакомцев, сбежать друг от друга.
«Ночь» — второй фильм неофициальной «трилогии отчуждения» Микеланджело Антониони. И хотя, по словам автора, идея о ней родилась раньше остальных частей, картина располагается между псевдо-детективным «Приключением» и ложно-любовным «Затмением». «Ночь» Антониони практически не маскирует, лишь немного драпирует чувство опустошения и отчаянного одиночества, которое составляет ядро фильма, драмой о браке.
Снаружи — история о неизбежном охлаждении чувств в аристократичной изящной паре. Изнутри — бессюжетное модернистское исследование отчуждения. Отчаяния. Одиночества. Врожденной недоступности людей друг для друга. Любовный треугольник, заботливо скроенный Антониони, так же разомкнут: Джованни не может испытывать тягу и к призрачному новому роману с Валентиной (Моника Витти) — дочерью завтрашнего своего начальника. Поэтому романтические скитания становятся лишь способом, росчерком, поводом обнажить глобальные невозможности.
Привычного сюжета в «Ночи» нет. Вместо него — реплики, брошенные в сторону, не предполагающие ответа, не подразумевающие, что собеседник их вообще способен услышать. Длинные молчаливые кадры. Углы миланских зданий, сомкнувшие героя где-то в первой трети экрана. Чистые поверхности, не имеющие фактуры. Рифма робкой угловатой меланхолии Моники Витти, набожной грации Жанны Моро и сомнамбулической пластики Марчелло Мастроянни. Режиссер исключает слова, лишает героев возможности диалога, обнаруживая разобщенность. Он усиливает телесность, не допуская долгого физического контакта. Джованни и Лидия всегда заперты, но всегда — поодиночке: в рамке лакированных проемов, пластах бетона и асфальта, густоте ночного воздуха.
Но Антониони не изобрел отчуждение, он позаимствовал и изменил эту традицию, один из самых ярких примеров которой — работы экзистенциалистов и их праотцов. Герой Кафки оказывается вытеснен из многокрасочного мира околесицей абсурда. Он просто не подходит самой материей, как бархатная заплатка на атласе. Сартр конструирует отчуждение в самом человеке, он не стремится вписаться в рамки обыденности, страдая скорее от внутренней отличности, чем от непринятия. Общество Достоевского расщепляется целиком, отдаляя всех героев друг от друга.
Одиночество «Ночи» — природная, врожденная черта любого человека. Его корень вьется внутри, а невозможность близости — физической, духовной — фундамент личности. Именно бесповоротность образует трагедию, поскольку каждый герой обладает наброском индивидуальности, отделяющим его от внешнего мира, от другого. Этот контур, протяженность физической оболочки, изгибы избирательной памяти, хрупкого восприятия — необходимые для жизни границы. Для жизни в одиночестве.
Даже спустя шестьдесят лет фоновая боль, наполнившая «Ночь», не просто остается актуальной. Она обострилась: нам не нужно смотреть в глаза друг другу, чтобы не понять; нам не нужно шевелить губами, чтобы бросить не услышанные фразы; нам не нужно заглядывать в пустое око чужого отражения в стекле, как делали это герои, — для этого теперь есть черное зеркало.
Антониони не оставляет никаких шансов. Когда лоск и безумие ночи растворяются в предрассветной серости, Лидия и Джованни пытаются расщепить барьер. Но это не получается сделать ни духовно — Джованни не узнает своего юношески-милого письма к возлюбленной, ни физически — ломаные объятия в песке умножают страдания.
«Ночь» моделирует в отношениях супругов фундаментальную невозможность близости, впаянную в природу человека. Но то, что должно быть естественно, оборачивается трагедией, поскольку обостряется в декорациях современного мира, с его темпом и дважды подчеркнутым индивидуализмом. Никакая пронзительная душевная нагота не способна стереть контур, отделяющий героев друг от друга, выраженный в терминах полусна одной богемной ночью в начале 1960-х в Милане.
Понравился материал? Поделись с друзьями:
Похожие статьи:
